К черту экономическую теорию
Татьяна Гурова, Лина Калянина, Ирина Кириченко, Вера Краснова, Евгения Обухова, Дмитрий Яковенко, Павел Быков
«Эксперт» №1 (929)
22 декабря 2014 - 18 января 2015
Рынок достиг такой степени разбалансировки, что может остановиться все — и банки, и производство. Чтобы воспрепятствовать депрессии, необходимо как можно быстрее снизить ключевую ставку ЦБ, остановить падение рубля и насытить экономику ликвидностью
.....
Больше денег — меньше инфляция
Как в этих условиях можно слезать с «нефтяной иглы», если и банкиры, и производители захлебываются и от волатильности курса, и от кризиса ликвидности? Этого нельзя сделать, не отказавшись от порочной идеи борьбы с инфляцией любой ценой, так как мы наглядно видим, что денежно-кредитная политика, построенная на этом принципе, убивает производство, финансовую систему и, сколь парадоксальным это ни покажется сторонникам либеральной школы, только провоцирует инфляцию. И это не случайно.
Число серьезных экономистов, согласных с тем, что расширение денежной массы в условиях российской экономики не ведет к инфляции, растет с каждым годом. Более того, все они указывают, что расширение денежного предложения на протяжении последних пятнадцати лет вело только к снижению инфляции. И с течением времени эта отрицательная связь только усиливается.
.....
На протяжении тех двадцати лет, что «Эксперт» анализирует российскую экономику, мы наблюдаем два устойчивых феномена. Первый — наша экономика склонна к стагфляции. Когда начинается или приближается даже легкий кризис, инфляция у нас всегда не падает, а растет. Вообще, можно говорить, что уход инфляции от падающего тренда — это признак проблем в росте. Второй начиная с 1993 года рост денежной массы приводит к снижению инфляции, а не наоборот.
Почему это происходит? И как тогда трактовать, что рост кредиторской задолженности, напротив, ведет к росту инфляции (как следует из нашей модели)? Ведь можно сказать, что кредиты — это часть тех самых денег, значит, опосредованно есть негативное влияние денежной массы. Нам видится другой механизм. Кредиты и, шире, кредиторская задолженность, в которую входят не только кредиты финансовым организациям, но и задолженность перед контрагентами, являются следствием дефицита ликвидности, во-первых, имеют прямые издержки/стоимость, во-вторых, понуждают к росту цен ради компенсации этих издержек и попросту расплаты с контрагентами.
Проще говоря, если денег в экономике мало, вы больше нуждаетесь в кредитах, они дорогие, их обслуживание составляет весомую часть ваших операционных расходов, и вы стараетесь как можно быстрее избавиться от них, для чего вам необходимо повышать цены. Этот негатив кредитной нагрузки снимается только одним — расширением денежного предложения. Достаточность ликвидности для поддержания равновесного оборота уменьшает зависимость текущей деятельности от кредита и позволяет брать длинные кредиты с низкой ценой, обеспечивая рост. Эту логику подтверждает, например, то, что доля кредиторской задолженности в хорошие годы, когда М2 расширялась, и в хороших, устойчивых компаниях не растет, а падает. И тот факт, что в последние годы очень жесткой денежной политики росла и закредитованность компаний, причем краткосрочными кредитами, и одновременно отрицательная связь между М2 и темпами роста цен, тоже подтверждает эту логику.
Но, возразят нам, почему же тогда существует теоретическая конструкция: эмиссия — это инфляция, ведь у ее апологетов тоже есть свои модели? В моделировании важен принцип верификации, то есть ваша модель должна быть адекватна ситуации. Мы думаем, что модели для развитых экономик, которые указывают на положительную связь, строились в условиях принципиальной достаточности денег. Мы также думаем, что ситуация, когда экономика имеет степень монетизации всего 50% ВВП, как наша (норма 1:1 и выше), и в то же время способна развиваться, — вообще уникальна. Она стала возможна только после развала СССР, так как мы двадцать лет жили на старых основных фондах. То есть если бы у нас не было старых заводов, сетей и прочего, при таком дефиците ликвидности мы вообще не могли бы иметь сегодняшнее хозяйство, и ни у одной страны, на которых считались модели, такой ситуации не было, все они развивались гармонично — от малой экономики к большой. Поэтому наш дефицит ликвидности вносит непосредственный операционный вклад в цены, и пока он не будет устранен (не менее чем на уровне 80% ВВП), опасаться, что рост М2 будет выражаться в инфляции, не стоит. Это обстоятельство открывает нам путь к активной политике роста.
Надо еще опереться на тройку авторитетов. Известный финансист Марк Мебиус накануне кризиса 2008 года писал, что России не обойтись без эмиссии, так как она испытывает явный недостаток денежной массы, что слишком укрепляет ее валюту. Если бы мы прислушались к этому американцу и в период с 2008-го до 2014 года последовательно расширяли денежное предложение, то такого панического падения курса не было бы, хотя не исключено, что курс на текущую дату был бы близок к нынешнему. Стоит вспомнить и Бена Бернанке с Милтоном Фридманом: не осуществляя денежных вливаний, нельзя бороться с кризисом. Делая акцент в политике на борьбу со спекулянтами и принимая все решения исходя из этой логики, вы загоняете экономику в депрессию.
Наконец, сами США дали нам свежий урок. Их политика денежного смягчения проводилась тихо, последовательно, при низком курсе национальной валюты до тех пор, пока внутренняя экономика не стала расти сразу по нескольким отраслевым направлениям. Теперь доллар заслуженно растет, инвестиции в США опять стали привлекательными.
О росте
«Если систему удается сразу, скачком, а не непрерывно перевести из плохого устойчивого состояния достаточно близко к хорошему, то дальше она сама собой будет эволюционировать в сторону хорошего состояния» — это цитата из выдающегося русского математика Владимира Арнольда относительно динамики нелинейных систем. Наша экономика сегодня, как и после девальвации 1998 года, еще в ноябре находилась в состоянии, близком к такому скачку. Это можно вернуть, лишь бы не было ошибок в политике насыщения ликвидностью.
Так, по данным сентября–ноября 2014 года, индекс промышленного производства (ИПП, самый оперативный индикатор, отражающий состояние экономики) показывает устойчивый (что важно) рост темпов изменения показателя. В сентябре темп роста ИПП (в годовом измерении) составил 2,7%, в октябре — 9,9%, в ноябре — 18,9% (см. график 3). За последние три года это первый случай столь высоких темпов роста.
С чем связано это ускорение? Отчасти это следствие уже начавшейся тогда девальвации, но в большей степени это реакция на «антисанкции». На фоне этих двух обстоятельств в хозяйстве действительно начался бурный процесс импортозамещения. Что растет конкретно? Как говорит доцент НИУ ВШЭ Владимир Бессонов, растет выпуск достаточно широкого круга секторов, но особенно выраженно растут пищевая промышленность (мясо — 11–17%, масло подсолнечное — 17%, сыры — 26%), пластмассы и шины — 10 и 6%, трубы стальные — 25%, прочая металлургия — 6–7%, тепловая энергия, электроэнергия — 13 и 5% соответственно. Широкий круг растущих отраслей и очень высокие суммарные темпы роста ИПП указывают на неслучайный характер этого роста. Аналогичную картину мы наблюдали осенью 1998 года, когда все еще печалились по поводу падения уровня жизни, а промышленность уже ускорялась с темпом 20–25% годовых. Причем, что еще важно, как и тогда, промышленность уже была готова к такому отскоку. Как пишет Арнольд по поводу нелинейных систем, «по мере приближения к самому плохому состоянию на пути перестройки (системы. — “Эксперт”) сопротивление, начиная с некоторого момента, начинает уменьшаться, и как только самое плохое состояние пройдено, не только полностью исчезает сопротивление, но система начинает притягиваться к лучшему состоянию».
В применении к нашему хозяйству последних лет надо сказать, что оно под давлением высокого дефицита ликвидности примерно после 2011 года начало конструктивную перестройку: компании подстраивались под внутренний рынок и очень активно наращивали эффективность — сокращали издержки. То есть хозяйство было готово к восприятию позитивного толчка, и отскок, который мы видим, есть попытка системы перейти скачком в новое, лучшее состояние, как это было на рубеже 1998–1999 годов.
.....
И здесь снова мы возвращаемся к Великой депрессии и к Бернанке: борьба со спекуляциями не должна закрывать глаза на риск скатывания в депрессию. Бороться со спекулянтами надо одной рукой, а другой — рассовывать деньги по хозяйству. При инфляции 15% годовых мы должны иметь темпы роста денежной массы на уровне 30–35%. Этот индикатор на ближайшие месяцы должен стать таким же важным, как и курс.
В подготовке статьи принимали участие: Сергей Журавлев, Александр Ивантер, Евгений Огородников, Юрий Полунин
http://expert.ru/expert/2015/01/k-chert ... u-teoriyu/